Рождение шестого океана - Страница 52

Все заговорили наперебой, надвигаясь на профессора, хватая его за рукава и полы халата. Слова растаяли в общем шуме. Выделялся только хриплый бас студента:

— Вам неудобно?.. А в Джаристане люди дохнут!

Профессор посмотрел на него с улыбкой.

— Разве студенты тоже хотят, чтобы я был президентом? Вы же сами год назад на митинге кричали, что я предаю народ...

— А вы не предавайте! — ответил тот не смущаясь. — Разоблачайте Чарию. Ему от голода прибыль, он спекулянт, откровенный враг. А с вами мы можем и поспорить и договориться.

— Стыдитесь! — крикнул торговец. Другие тоже набросились на студента: «Нельзя же так — профессор рассердится... »

Дасья. поднял руку улыбаясь:

— Нет, я не обижаюсь. Будем спорить и договариваться. Только не на семинарах по теоретической физике.

Он вспомнил, что два года назад этот самый студент спорил с ним на занятиях, доказывая явную ересь: будто скорость света не предел скоростей.

7

Убийцу казнили на той же площади, где он поднял руку на президента. На помосте, там, где верховный жрец Солнца ожидал процессию, возвышалась теперь мрачная виселица. И из тех же окон, прячась за шторами, смотрели с любопытством на толпу Тутсхолд и Сайкл;

— Сегодня еще больше народу, — сказал американец.

— Зрелище волнующее, — заметил Тутсхолд цинично. — В тот раз могло и не быть убийства, а сегодня покажут наверняка.

Ровно в полдень на площадь вступил массивный слон, покрытый черной попоной. В траурном паланкине восседал закованный преступник. Держался он спокойно, даже рисовался спокойствием, с высоты посматривая на площадь.

— Артист, — усмехнулся Тутсхолд. — Вилли так и описывал его — местный Геростратишко. Готов сжечь себя, лишь бы на него глазели.

Сайкл зябко передернул плечами.

— А вы уверены, что ваш Вилли уехал?

Тутсхолд посмотрел на него с презрением:

— Пейте ром, Сайкл, от вашего молока расстраиваются нервы. Вилли сел на самолет за два часа до смерти Унгры. А иначе он был бы сейчас на слоне, рядом с убийцей.

Слон между тем остановился у эшафота. Возница, нагнувшись, передал преступника палачу, словно тюк с тряпьем. Палач повернул его лицом к толпе.

— Что он говорит? Что принято говорить перед казнью? —спросил Сайкл с жадным любопытством.

— Не знаю. Не слышно. Молится, наверное.

А полезно было бы компаньонам услышать. Тогда, они не стали бы мешкать у окна, а бежали бы, что есть мочи.

— Люди Джанджаристана, — кричал Дхаттабубия. — Простите, если можете! Я, как ребенок, спаливший дом отца, наделал такое, что и смертью не исправишь. Не петли я боюсь, а ваших укоризненных взоров, джанги и джарисы. Для вас я пошел бы на подвиг, но рука лжеца направила мою руку. Он мазал лицо ореховым соком, говорил по-джарийски, как джарис, а был на самом деле европейцем и служил в банке Чарии. Люди, моя осмысленная жизнь кончилась, сейчас я стану червяком под вашими ногами. Но вы остаетесь жить и думать, подумайте, почему служащий банка желал убить президента?

— Ну, и хватит! — сказал палач и накинул преступнику платок на глаза.

Тутсхолд и Сайкл не слышали речи. Они удивились, почему толпа после казни не расходится. «Никак не налюбуются», — заметил Сайкл. Потом послышался звон разбитых стекол — в окна банка полетели камни. Над решетчатой оградой показались сердитые лица. Распахнулись ворота. Какие-то парни выворачивали руки монументальному швейцару. «Я же только сторож! » — жалобно повторял он.

Теперь ясно слышны были крики: «А где тут европейцы, показывай! Нам они расскажут правду».

Тутсхолд метнулся к телефону. «Полиция! Грабят банк, ломают двери! Парламент? Сообщите вице-президенту: налетчики громят его банк! Комендатура! Штаб главнокомандующего! Бунт! Восстание!! »

Сайкл бегал по комнате, ломая руки:

— Это все вы с вашей страстью к интригам. «Восток, восток! Жизнь тут не ценится! » Расхлебывайте теперь. Я так и скажу: «Это все вы».

— Не смейте, идиот! Ни слова, иначе нас растерзают на месте. Они же не знают ничего!

— Ничего! А если Вилли что-нибудь сказал лишнее этому проклятому убийце.

— Сайкл, ни слова!

Послышались удары. Снаружи били по двери столом. Отскочили филенки, беспомощно звякнули ручки, и в банковский кабинет ворвались гневные люди — те, что воздвигали это здание и после уже сюда не допускались — каменотесы, возчики, землекопы, ремесленники. Впрочем, и владелец магазина — тот, что приходил к Дасье, тоже был здесь.

— Ага, вот вы где попрятались!

— Стой, стрелять буду! — хрипло крикнул Тутсхолд.

Дюжина рук схватила его. Упал на ковер изящный карманный пистолетик.

— Не бейте! Ай, не бейте!

Но тут за окном послышались звуки горна, цокот копыт. Полицейские теснили людей лошадьми, стреляли из автоматов. Воинственный офицера прыгая через убитых и раненых, вбежал в кабинет...

Тутсхолд, выпятив нижнюю губу, рассматривал себя в разбитом зеркале. По подбородку у него текла кровь. Сайкл сидел на ковре и ругался на чем свет стоит:

— Пусть буду я проклят навеки веков самым страшным проклятием, если останусь в этой проклятой богом стране!

Старший компаньон поглядел на него сверху вниз:

— Ничего не дается даром, Сайкл. Нельзя всю жизнь сосать кровушку у людей и не отдать ни капли своей. Увы, в этой стране бывают недоразумения, Минуту назад я боялся, что вы не доживете до девяноста лет, как ваш дедушка, хотя вы тоже пьете только молоко.